1.
Когда над рощей грохнул ружейный салют, и комья земли ударили по крышке гроба, когда застонали и заголосили соседки, Вера не плакала. Флюра Бикбаева, жившая с Верой через стенку и многое знавшая, рассказывала потом: «Вера своего сыночка Пашеньку не описать, как любила. Единственный. Степан-то у нее суров был. Старался, чтобы Павел мужиком вырос. Верочка хотела, чтобы добрым и честным.
В школе Паша смирный был. Они с моим Фаридом дружили. Паша уроки сам делал и Фариду помогал. Я благодарна и Вере, и Степану, и Паше – мой Фарид от рук не отбился, так у Малышевых и вырос, пока я на работе была. Казалось, Паша не из героев. Фарид мой всегда говорил: «Ты, Пашка, меня держись. Я тебя в обиду не дам!»
А когда Фарида призвали, Паша сам в военкомат пошел. Они на фронт в один день уехали. И благодарности за сыновей наших нам с Верой Николаевной в один день вручали. Паша через полгода замолчал, – Флюра, как и всякая женщина, шмыгает носом, смахивает платком выступившую слезу и продолжает: – Не видела Вера сыночка мертвым в гробу закрытом. Не верит, что ее Пашка погиб. Я приду к ней, а она каменная. Говорю: «Поплачь, Верочка! Попричитай! Сыночек твой все предначертанное выполнил. Клятвы не нарушил, в бесчестье не опустился!»
Но Вера Малышева никого не слушала. В военкомате отказалась получать похоронную, ходить по инстанциям, дожидаясь выплат.
Флюра просила не отказываться от денег. Все, вроде, подтвердилось.
– Не могу я, Флюра, эти деньги получить. Мой Паша живой. На Рождество мне приснился. Сказал, чтобы не верила я никому. Он меня сам найдет, когда срок выйдет, – отвечала Вера.
– Что тут скажешь? Как материнское сердце перевернешь? Молись! Пусть будет просторной его могила. Пусть Господь миров осветит ее, – Флюра как могла поддерживала соседку.
2.
Командира группы спецназа Фарида Бикбаева с позывным «Акбатыр» капитан Гринев вызвал к себе:
– Вторую неделю на месте топчемся. Один из лучших танковых экипажей потеряли. Надо найти вражескую мобильную группу и уничтожить. Вся надежда, сержант, на тебя и твоих ребят, – капитан хлопнул воина по плечу. Прощаясь, пожал руку.
Ползли низкие тучи, сыпал нудный дождь. Чернозем – сплошная хлябь. Противник отсиживается в замаскированных укрытиях. Это единственный шанс накрыть всех разом.
Пройдя серую зону, спецназовцы выползли к окраинам разрушенной деревни. На дороге, неподалеку от первого фундамента, стоял остов танка. Акбатыр долго смотрел на него в свой «Вебер», стараясь понять, как накрыли танкистов. Вокруг было необычайно тихо. Ни ближних трескучих выстрелов, ни глухих далеких ударов. Акбатыру, искавшему скрытую тропинку к погибшему танку, показалось, будто мелькнула над серым быльем тень. Дал знак. Группа изготовилась, всматриваясь в темноту и вслушиваясь в шорохи, вздохи и стоны природы.
– Командир, – рядом с Фаридом замер разведчик с позывным «Сова»,– слышал человеческий стон.
Боец коротким жестом указал направление.
Работали тихо, долго, внимательно. Акбатыр к телу пошел сам. В утреннем сумраке по остаткам одежды определил: танкист. Верхняя часть тела – головешка. На культе левой руки затянут жгут. Зачем? Чтобы санитары запутались, бросились оказывать помощь, перевернули на спину. А под раненым спрятана осколочная граната. На войне это самая распространенная ловушка.
Сержант на секунду положил голову на сырую землю. Он много раз видел, как горят танки и люди. Бикбаев скрипнул зубами и застонал. Встрепенулся. Оторвал голову от земли. «Позор! Контроль над собой потерял!» Но стон повторился. Фарид рискнул, перевернул бойца. И тут же с силой прикусил казанки пальцев, чтобы не закричать. Через стекла прикипевших к костям черепа очков на сержанта смотрели живые глаза.
3.
Когда Паша не стал выходить на связь, Вера сильно не переживала. Такое уже случалось. Танкисты уходили на передний край, связь пропадала. Но как только ребята возвращались в тыл, Паша обязательно звонил. Передавал привет от сослуживцев, сообщал, что жив-здоров, и начинал спрашивать, как живут все его знакомые. Не собралась ли замуж двоюродная сестра Иринка? Все ли хорошо у Веры?
Вера рассказывала. Потом уличала минутку и спрашивала сама. Хорошо ли кормят? Есть ли одежда на сменку? Не простудил ли горло? Все время хотела, но боялась спросить: не страшно ли Паше в бою? На войне? Еще более страшилась задать вопрос: часто ли гибнут ребята? По телевизору о таком как-то не говорили. О потерях только догадывались. То там бойца хоронили, то там салюты раздавались, то видели – над свежей могилой трепещет полотнище флага.
– Мама, не переживай. Мы же в танке. За броней, – успокаивал Павел.
Теперь вспоминала Вера эти слова, вспоминала свой рождественский сон и думала: «Мой Паша за любовью материнской, за моим сердцем, за моей молитвой, как за броней!»
Немного придя в себя от навалившегося несчастья, Вера решила, до последнего вздоха, до самой смертной минуты будет ждать своего Пашу, своего единственного сына. А пока будет помогать другим. Мы не будем рассказывать, как находят друг друга матери и жены бойцов, как работают без сна и отдыха, как ставят на ноги тех, кто еще недавно умирал. Весну Вера встретила в кабине волонтерской машины – возила в военные госпитали тонны нужных вещей, возила девчат и женщин, помогавших санитаркам ухаживать за лежачими.
4.
– Как наш Феникс? – ожоговый хирург Андрей Пичугин вернулся из трехдневной командировки в московский госпиталь и теперь интересовался состоянием безымянного бойца.
– Реагирует на свет, голос. Без донорской пересадки лицо не восстановить. В пластике применили все, что могли. Движение здоровых конечностей сильно затруднено. Полная потеря памяти. Будете на обходе, сами увидите, – терапевт отвечала монотонно, с большими паузами.
Пичугин заметил, как у женщины подрагивают руки. Спросил, что случилось? Врач рассказала, как вчера вечером приняла волонтеров, как персонал и выздоравливающие помогли разгрузить машину с гумпомощью. У всех было приподнятое радостное настроение. А потом случилось ЧП в хирургическом. И она оставила приехавших волонтеров ночевать в соседней гостинице.
– Андрей Сергеевич, там с ними такая женщина… У самой сын пропал, а она всем остальным раскисать не дает. И у нас уже не первый раз. Вчера просила, чтобы мы ей показали самых тяжелых. Обещала, найдет еще людей. Я бы приняла помощь. Санитарки и медсестры зашиваются….
Пичугин и сам знал, как нужна госпиталю помощь добровольных помощников, поэтому в Москве согласовал этот вопрос. И сейчас только кивнул головой, уходя на пятиминутку.
Во второй половине дня он встретился с Верой Малышевой, поблагодарил за помощь и завел речь о работе волонтеров.
– Вера Николаевна, не скрою, работа очень тяжелая. Не все выдерживают. Ваши женщины должны понимать, что встретятся с отчаянием, апатией, с непониманием, с агрессией. Иногда гражданскому человеку очень трудно не сорваться, не впасть в истерику. Я вам покажу солдатика. По нашим меркам, это чудо, что он остался жив. По локоть потеряна левая рука. Полная амнезия. Ожоги четвертой степени. Лица фактически нет. Человек почти не может разговаривать, потому что вместо губ только очертания. От термического воздействия и ожоговой болезни развились сопутствующие осложнения.
Сопровождающий рассказал, что солдат без помощи пролежал трое или четверо суток. Мы сделали все, что смогли. Что дальше – не знаю. Операция по трансплантации лица под вопросом. Это пока только в Москве, и только в военной медакадемии, – Пичугин открыл дверь в палату и пропустил Веру вперед.
Вера вышла на середину двухместной палаты, бросила взгляд на неподвижное тело, отшатнулась и закрыла лицо руками. Вопля отчаяния подавить не смогла. Все, что было в комнате, понеслось прочь, полетело, потеряло очертания. Перед взором распахнулась сияющая бездна. Верино сердце замерло от страха, но потом встрепенулось и, вещуя, позвало вперед. Потому что на другом краю зияющего ничего был ее сын Паша.
Солдат очнулся. Чуть повернул голову и застонал. Пичугин видел, как в подернутых пеплом забытья глазах вспыхнул живой огонь. Он бросился к солдату, чтобы помочь ему подняться в постели. Парень выпрямился. Здоровой рукой дотянулся до белого халата, накинутого поверх одежды на Верины плечи, и потянул его к себе. Рука задрожала. Задрожали лиловые полоски губ:
– Это моя мама!
Тише этих первых слов мог быть только шелест осенних листьев. Но слова услышали все: сосед по палате, доктор, мама, шедшие по коридору медсестры, врачи в операционной….
Произошло еще одно чудо. Вера медленно опустилась на пол перед кроватью. Она не плакала. Она во все глаза смотрела на маску, по шершавой поверхности которой из живых и родных глаз выкатились две слезинки. Ее пальцы по сантиметру ощупывали сидящего перед ней человека. Ее Паша, ее сынок, ее кровиночка был жив. И они с этой минуты снова вместе.
Автор: Владимир Бреднев
Фото: Кунслу Алиева
Загрузка ...
