После публикаций о гумконвоях волонтерской группы во главе с Ириной Смирновой и фронтовой агитбригады «Бей врага» от родителей, жен бойцов поступили вопросы о том, как же раненые бойцы содержатся в госпиталях? То, о чем очевидцы рассказывают, как о буднях передовой, когда нет возможности все разложить по полочкам, внимательно пересмотреть, перекипятить, прогладить и выдать в пользование, воспринимается в тылу совершенно иначе. Начинаются возгласы о недобросовестности снабженцев, рассказы о торговле на рынках, о невозможности государства обеспечить всем, чем необходимо.
Кто бывал на передовой или даже в тыловых частях, относится к некоторой бытовой неустроенности с пониманием. Ежеминутная изменчивость ситуаций не позволяет в трех-четырех километрах от фронта жить так, как живут в тылу.
Чтобы как-то развеять тревогу, пришлось обратиться за помощью к хорошо знакомому нам солдату, участнику боевых действий, добровольцу Владимиру Изгагину. Владимир служил в подразделении разведки, его часть меняла на передовой участвовавших в штурме Бахмута бойцов ЧВК «Вагнер». Сам Владимир под Клещеевкой получил ранение.
Солдат сразу отмечает то обстоятельство, что он может рассказать только о себе.
– Ребята получают ранения в разных условиях. Кто-то наступил на противопехотную мину во второй линии, а кто-то находился в бою. И вынести его сиюминутно не представляется возможным. Я получил ранение при выполнении не очень сложной задачи. Нам было приказано вдвоем со старшим группы конвоировать плененного солдата ВСУ. Мы побывали на передке, забрали пленного и уже возвращались назад. Условия передвижения в тыл, это узкая тропинка среди завалов, поваленных деревьев, изрытой взрывами земли. Видимо, движение нашей группы заметили с воздуха. И начался обстрел. Рвануло над головой. Посыпались суббоеприпасы. Рванул кассетник. Из него посыпались противопехотные мины. Их там и без этого навалом. Для нас добавили, – рассказывает Владимир.
Старший группы и пленный успели проскочить место над урезом воронки от фугаса, оставленного РСЗО «HIMARS», а Владимир не успел. Стал скатываться по склону воронки и увидел перед собой «колокольчик». Взрыва этой противопехотной мины хватает, чтобы убить человека или нанести ему значительный вред.
– За доли секунды надо было решать. Или я телом на нее накатываюсь, или ставлю ногу. Понимал, что буду ранен, – продолжает рассказ Владимир.
Мгновение. Хлопок. Адская боль в поврежденной ноге. Сознание вернулось, когда старший группы перевязывал рану, перетягивал ногу, чтобы остановить кровотечение. Потом старший группы и пленный несли солдата в тыл. И это непросто в условиях войны. Над головами жужжат «птички». Отличить своих от чужих почти нет никакой возможности. Если не атакуют, либо свои, либо противник не желает тратить боеприпас.
Мужчины устали. Остановились отдохнуть. А Володя поднялся и пополз дальше на четвереньках.
– Не знаю, о чем я тогда думал. Скорее всего, все-таки у меня было шоковое состояние. Я же мог еще и рукой на мину опереться. Как потом оказалось, сослуживец через день после меня так лишился ноги и руки. Наступил на «лепесток», упал и рукой задел еще одну мину, – вспоминает события Владимир Изгагин.
Военнослужащего донесли до менее опасной зоны, погрузили в машину и увезли в Бахмут, в санбат.
Я прошу Володю подробнее рассказать о поступлении в прифронтовое медицинское учреждение.
– Я в сознании был, поэтому из карманов своего фронтового обмундирования вытащил все, что мог. Часть формы скинул сам. Остальное срезали. С ребят тяжелораненых, кто без сознания, сестрички и санитары все сразу срезают. Камуфляж, майки, трусы. Все же грязное. Где ранения, там вообще, – старается как можно подробнее рассказать боец.
Из рассказов медсестер и я знаю, что все происходит быстро. На первом этапе борьбы за жизнь солдата проделываются самые экстренные меры: что-то сшивается, что-то закупоривается, вырезается или отрезается. Врачи останавливают кровотечения, выводят из шока, блокируют боли, распределяют, кто может остаться на время в палате санбата, а кого срочно надо перевозить в госпиталь.
Володя Изгагин пришел в себя после наркоза в палате санбата. Тут встретил сослуживца, привезенного следом. Тоже наступил на мину. Но был в сознании. Честно порадовались, что остались живы.
Из Бахмута Изгагина отправили в Луганский госпиталь. Через неделю переместили в Ростов-на-Дону, через две недели отправили в госпиталь имени Бурденко.
В госпитале имени Бурденко были сделаны дополнительные операции. Потом реабилитация в санатории, потом снова госпиталь и протезирование.
– В Ростовский госпиталь меня привезли закутанного в простыни. Но сюда прилетела сестра из Москвы, дочь приехала, сослуживцы помогли с исподним, – делится воспоминаниями Владимир. – Не знаю, может так надо. А может, не было возможности одеть. Все белье, это такие расходники.
Мы интересуемся, как кормят. У некоторых родителей подозрения из личного опыта на скудное питание.
– В госпитале уже разносолы. Там, где я был, питание разнообразное. Первое, второе, салаты, фрукты. Нам даже блины давали с икрой или с красной рыбой, – улыбается боец и продолжает. – В России, вообще все нормально. Костыли я получил. В Москве коляску дали, потом мы купили свою. А когда я протезировался, все оставил в госпитале. И ребята так делают. Даже коляски с электроприводом, купленные самостоятельно, оставляют там. Я выписался. Хожу на протезе. Уже побывал в части. Сейчас нахожусь в отпуске, – говорит Владимир.
Из собственного опыта знаю, что в медсанбатах и госпиталях медперсонал борется за жизнь каждого бойца. Вернувшиеся с фронта солдаты рассказывают невероятные истории, в которых находится место чуду.
С Владимиром Изгагиным мы успели поговорить и о сослуживцах, и о земляках, и даже о политике. Как-то наша беседа плавно перетекла к заботам волонтеров, когда наши мужчины и женщины, не считаясь со временем и средствами, собирают и везут на фронт то необходимое, что улучшает быт наших солдат. И бойцы говорят им за это огромное спасибо.
Автор: Владимир Бреднев
Фото: Анны Ворончихиной
Загрузка ...
